Ольга Горохова вошла в искусство достаточно давно, вошла особым образом, избежав схоластического искуса академизма, вопреки пребыванию в стенах Королевской Академии Изящных Искусств Гента. Разрывая устоявшиеся шаблоны и стереотипы восприятия, она оказалась в многомерном пограничье парадоксального сопряжения чего-то личного с его тоской по идеальному и мира внешнего с его агрессией и хаосом. Ориентированная на сверх задачу в отношениях с реальностью, наполняющей её произведения особым драматизмом, художница осознаёт, что очень многое из того, что за порогом её сознания лишено покоя, тревожит, иногда сбивает с ног.
Искусство для неё становится частью персонального бытия, кажущейся альтернативой трагизму внешнего мира. Она уходит в своё искусство, в придуманное и обустроенное до мелочей убежище, неожиданным образом, оказывающееся не менее травматичным, даже мучительным в своих откровениях. Искусство Гороховой аутентично; это сложная рефлексия и антитеза тому, что её провоцирует, пленяет и завораживает одновременно, подстать «стокгольмскому синдрому».
Горохова визуализирует на холстах свои восторги, свои страхи, переходящие в крик. Но это не «Крик» Мунка, он для неё слишком рационален. Здесь иная материя, иная природа. Природа женщины, с её «шёпотом и криком» – откровение и онтология искусства Ольги Гороховой, раскрывающаяся вопреки её желанию и самоананализу. Это особое состояние, особый тип экспрессии, потоками изливаемой на поверхность холста; это слово, лишённое последних кожных покровов, обнажающее внутреннюю предельно напряжённую «мускулатуру» души. Это удивительное, по своей ментальной конструкции, соединение мощного как удар хлыста жеста и особой в своей лиричности интонации «золотого века» с его нездешней негой, эросом таинственных одалисок, вечного цветения и почти бонаровской флоры и фауны.
«Золотая рыбка» новая серия произведений Ольги Гороховой — метафора потаённого желания, грёзы о возможном, но неизбежно ускользающем идеальном. Пребывание художницы в постоянном поиске отражается на стилистике произведений; она меняется, сохраняя присущую автору напряжённость; живопись становится богаче в своих нюансировках, рисунок же наоборот растворяется в экспрессии мазка и разливах краски.
Горохова продолжает жить в искусстве, удаляясь от каких-либо констант и определённости, извлекая свои образы из таинственного зазеркалья памяти, сновидений и чего-то очень личного сокрытого и от нас и от неё самой.
Понятие «сезон», соотносимое с жизненным циклом человека, с естественным чередованием фаз его активности с закономерной паузой, в определённой мере соответствует не только происходящему в природе, но и в социо-культурном пространстве. В большинстве случаев и лето и зима, где градус по обе стороны нуля всегда на пике возможного вызывает торможение, затихание и даже сон. Межсезонье как альтернатива с перманентными дождями и вернисажами как раз наоборот активно, вопреки перепадам давления, настроения и психосоматических расстройств. Именно межсезонье в большей степени стимулирует творческий подъём, его динамику, особый нерв и ракурс рассмотрения и взаимодействия с окружающей реальностью.
Но мы о лете. И если обратиться к истории, то именно лето естественным образом завершало календарный год с его традиционным «праздником урожая» и подводило итог в предвкушении наступления нечто нового.
«Лето» – выставка-калейдоскоп, отголоски, вобравшие полноту однажды сказанного, правда, в ином художественном контексте, в ином наполнении, в ином смысле. Всё это сообразует новую игру и новую экспозицию, участники которой, в большинстве своём соответствуют номинации хрестоматии современного отечественного искусства.
Авторы не ограничивают себя однажды найденным и оценённым публикой, продолжая увеличивать значимость своего искусства в контексте всего происходящего, иногда в унисон, иногда вопреки ему.
Александр Петровичев
Olga Gorokhova 